Чем выше в горы, тем и воздух чище, и люди лучше.
(Прозвучало на днях с телеэкрана)

За последнее время только ленивый не писал, не говорил о том, что горы наши пестрят застройками, что скоро «случайно» забредшим в ущелье надо будет платить не только за воду, но и за воздух, и за свет звезд и солнца. Когда обо всем этом думаешь, то вспоминаешь слова Коста:
Достойных так мало у нас.
И что мы такое сейчас?
И чем мы со временем будем?
Ему через 60 лет вторит комсомолец и фронтовик Иосиф Уткин: 
Быть может, мы будем не хуже,
Но все-таки будем не те.
Ну, чем будем, покажет время. Хотя… Полтора века отделяет нас от даты написания костаевских строк, а многочисленные вопросы и проблемы, вознесение материального над духовным все так же будоражат общество. И хоть я, в общем, не ярая поклонница Евтушенко — поэта и человека, но его слова «Поэт в России — больше, чем поэт» настолько правдивы и актуальны, что не верить им просто глупо. Я бы только уточнила: ДОЛЖЕН быть больше, чем поэт. Ведь не в одной России, а во всем мире поэтическое слово раньше значило гораздо больше, нежели набор даже самых великолепных образов и рифм, оно порой прорывало своим провидением и века, и года.
Возьмите Шекспира:
…Я вижу, как обезображен
Величья след, оставленный веками.
Как время сокрушает в диком раже
И статуй медь, и гордых башен камень…
Увы, сокрушает не всегда только время, но и сами люди. 92 года назад Марина Цветаева писала в своей «Поэме горы»:
Минут годы, и вот означенный
Камень, плоским смененный, снят.
Нашу гору застроят дачами, —
Палисадниками стеснят.
Говорят, на таких окраинах
Воздух чище и легче жить.
И пойдут лоскуты выкраивать,
Перекладинами рябить.
Перевалы мои выструнивать,
Все овраги мои вверх дном…
И на том же блаженном воздухе
— Пока можешь еще — греши! —
Будут лавочники на отдыхе
Пережевывать барыши…
Вот и попробуйте доказать, что это написано не вчера и не сегодня. Когда Коста говорил, что «прислужник для… страны — ее болезнь, ее позор», — как же много вложил он в это слово «прислужник»! Слово ныне непопулярное, но зато обыденными стали лесть, ложь, угодничество, взяточничество, карьеризм, привычка некоторых чиновников слушать и слышать только себя, а не других. 
Или вспомните строки создателя «Осетинской тетради» Льва Озерова, посвященные Садону:
Шахтерской лампочкою звезды
Покачиваются во мгле…
Для настоящего шахтера —
И глубина, что высота…
Где сейчас те шахтеры? Где та высота и та глубина? Погасли лампочки… А возвращаясь к мысли о спайке лет и веков, можно тоже вспомнить немало стихов, подтверждающих это, — в частности, строки того же Озерова (кстати, автора потрясающего утверждения, что «старик Шекспир… писал умело на звонком осетинском языке» — это о Тхапсаеве в роли Отелло):
Здесь Пушкин проезжал. Видать, — намедни,
Так сплющены порою времена.
И кажется, что давность — это бредни.
Все движется, как за волной волна.
И только лишь к горам протянешь руку,
И только лишь ты обратишься к ним, — 
Они тебе ответствуют, как другу,
Мешая с веком год, со снегом — дым…
Мне еще непонятно, почему во времена Маяковского голос певца (поэта) «вздымает класс», а сейчас, когда «классов» вроде бы нет (хотя, если пристальней вглядеться — есть), голос поэта стал голосом «тоньше писка»? Где полные народу поэтические залы и толпы слушающих, читающих стихи у памятников поэтам?.. Вы скажете — другие ценности, другая молодежь, другая литература… Однако истинная поэзия — либо она есть, либо ее нет. И как по-цветаевски «человеку — надоба человека — в нем», так и нам «надоба» сегодня положить хоть по маленькому кирпичику в здание того великого Храма, о котором говорил наш Поэт:
…Один всеобщий храм.
Храм жизни трудовой, насилью недоступный,
Сознательной борьбы, без пыток и крови,
Храм чистой совести и правды неподкупной, 
Храм просвещения, свободы и любви.

Ирина ГУРЖИБЕКОВА