Речь моя об одном из осетинских сел, тех, что находится в пределах ныне «чужестранки» — Грузии, объятой американофилией. На картлинском наречии название села — Пичховани. В переводе на «великий и могучий» звучит не слишком поэтично: «место, где много хвороста» или «хворостяное место».
До недавнего времени горожане могли заметить это слово на рекламных щитах и на боках автоперевозчиков. В общем, слово как слово, ничего особенного, цепляющего внимание (куда ему до «Баварии» и «Винченцо» и т. д.), но это для кого как.
У каждого человека есть пристань, от которой он когда-то отчалил, пустившись в дальнее плавание, странствие длиной в жизнь. Но берег тот врезается в память столь крепко, как когда-нибудь астронавта, отправившегося в долгую экспедицию в «Тьмутаракань», не будет отпускать ностальгия по родной планете — матушке Земле.
Где-то между Европой и Азией, у подножия Главного Кавказского хребта, с юго-восточной оконечности, средь каймы сел удивительного, благословенного края — Кахетии, и по сей день не перестала быть, продолжает существовать, точнее сказать, продолжает влачить незавидное существование одна из осетинских деревень размером с добротный хутор (по меркам Грузии) — Пичхван, он же — Пичховани, насчитывавший до 500 домов.
Село раскинулось амфитеатром в подоле изумительных по красоте голубых холмов. Помните творение Александра Сергеевича «На холмах Грузии»? Это сказано именно про них, про особенные, феноменальные холмы, обрамляющие Пичховани. Почему «феноменальные»? Потому что в шедевре говорится про мои холмы, до боли родные мне виды. Только такие красоты в состоянии вдохновить гения на столь проникновенные, потрясающие по изяществу, отточенности, волшебству строки. В этих краях воздух и тот одухотворяет, пронизывает энергетикой, «ароматизирует» твое существо, что уж говорить про сам пейзаж, открывающуюся перед тобой завораживающую панораму, стоит только тебе взобраться на один из близлежащих холмов. Мама родная!.. Успевай только глазеть во всю ширь восхищенной души, если, конечно, ты еще способен удивляться чуду.
Пичхван. Преуспевающее, с крепким хозяйством село Верхней Кахетии в бытность советской власти. Оно всегда ходило в лидерах по всем экономическим показателям. У жителей осетинских деревень Пичхван и пичхванцы пользовались непререкаемым авторитетом. Я сам, будучи подростком, был свидетелем этому. Однажды, попав на похороны уважаемого человека в одной из здешних деревень, среди идущих из ближних и дальних сел одна за другой групп соболезнующих, так, как это заведено у осетин, какое-то время не появлялись мужчины Пичхвана. Видно, что-то серьезное задержало их в пути. Среди собравшихся нарастало волнение («мобилок» еще не было). Причину легкой тревоги я, будучи юнцом, не понимал. И когда наконец-то появились «первые лица» моего села, с тяжелой поступью, в соответствии с моментом, среди людей из уст в уста мгновенно передалось: «Пичхван, Пичхван идет!»
У выходцев из села, из числа «унесенных ветром», кого волею судьбы закинуло далеко от пичхванских мест, от пичхванских гнезд, свитых их папами и мамами, на всю «оставшуюся жизнь» в сердцах «застряло» это сочетание букв: Пичхван.
С ним связано столько сладких воспоминаний, столько дней, полных яркого света, незабываемых впечатлений, вздохов с печатью грусти!
Прошло четверть века после «великого переселения» осетин из Грузии в Северную Осетию, и у многих, успевших адаптироваться, пустить корни на новом месте, память о Пичхване поостыла, перестала свербить, отошла в дальний угол, но я из тех «последних могикан», которые все еще живут в состоянии «как сейчас помню». Этот-то главный «фактор А» и заставил меня взяться за перо.
Любовь — многоликая особа. Одна из ее граней — любовь к тому месту, где ты впервые «распахнул ставни» в этот мир, нежился в лучах беззаботной поры своей жизни — детства, когда судьба еще не приступила «прессовать» тебя, корежить твои представления о «среде обитания».
Та стародавняя связь, отношение ребенка к миру, со временем куда-то исчезла, улетучилась, гармония, которая пронизывала всю мою сущность, прервалась без шансов на продолжение, возобновление, — это и есть тот самый потерянный рай внутри меня. Думаю, я не одинок в своих ощущениях. Помните слова Христа: «Будьте как дети…» Они как условие, пропуск в обещанный рай или Царствие небесное.
Но вернусь к Пичховани, точнее, Пичхвану. Земля Кахетии! Суровая, ежегодно солнцем палимая, хронически обделенная «водными процедурами» от небесной канцелярии, но вместе с тем благодатная, с необозримыми, стройными и ухоженными рядами виноградников. Виноград — проклятие и счастье Кахетии, ее «трудный хлеб». Каким же пропитана эта земля количеством пота и крови кахетинцев-осетин, которые в течение почти всего двадцатого века жили на ней, самозабвенно трудились, возделывали ее, «держа марку» этой житницы всей Грузии.
Но грянул ураган «перестройки» — революции от меченого Горби (кто скажет преступнику: «А теперь — Горбатый! Я сказал — Горбатый!»), и, как следствие, уход «пасынков» (как оказалось) Кахетии — осетин на родину отцов. Но это уже совершенно другая история, достойная целой книги.
Пичхван — моя первая любовь, которая, как известно, «не ржавеет», не подвластна коррозии беспамятства. Таких деревень, как Пичхван, в Кахетии не один десяток. Каждая из них после известных событий пришла в упадок, хаотично заселяется грузинами. Описание судьбы каждой из них ждет своего историка, кто бы смог поведать миру о пройденном ими пути.
С распадом СССР в одночасье превратившиеся в изгоев местные осетины, не дожидаясь трагического развития событий, были вынуждены уехать. В Кахетии не успело полыхнуть огнем войны, но тогда, на изломе 80–90-х годов, казалось, что все идет к этому. Цхинвальские события стали катализатором таких мыслей, настроений.
Площадь газетной статьи не допускает разлива «лирических отступлений», но, тем не менее, позволю себе «вольность»: у каждого в жизни есть свой Пичхван — то место, которое тебя связывает с прошлым, с милым сердцу прошлым; «оазис», который имел место быть на заре твоего земного пути и к которому, пусть только в памяти, хочется возвращаться вновь и вновь и припадать к живительным истокам былого. Пичхван — моя «феличита», родом из детства.
И еще. За время своего более чем полувекового пути я пришел к твердому выводу: человек приходит в этот мир, вернее будет сказать, являем в него с одной лишь целью: мы призваны (известно кем) сделать свой выбор между любовью и ее противоположностью. Проживешь ли ты свои дни с этим чувством, или же проигнорируешь его, — вот единственное, что интересует Всевышнего. Исходя из этого, Он и отнесется к тебе соответствующим образом, когда ты однажды выйдешь за порог «белого света». Вот так и никак иначе. Все просто и конкретно, без философской, агностической (безбожной) конструкции ума, сулящей лишь черноту бездны, без никакой обнадеживающей перспективы.

Амиран ХУБЕЦЕВ