В 2013 году состоялся один примечательный, но не отмеченный один юбилей. В марте 1953 года, сразу после смерти И. Сталина, было организовано первое в мире Министерство культуры. Фактически оно стало первым в мире национальным министерством, управляющим культурой. Ныне значимость события, имевшего место ровно 60 лет назад, мало кому очевидна и понятна. А потому забыто. Это был важный этап усиления государственного вмешательства в культурную жизнь и легитимации государственной монополии на культурное производство. И данная тенденция была не уникально советской, но универсальной; некоторое время спустя примеру СССР последовали не только страны третьего мира, но и так называемые капиталистические страны.
И в этом смысле Советскому Союзу и нам, наследникам Советского Союза, принадлежит безусловный приоритет в том, что какие-то государственные и правительственные практики были изобретены именно в нашей стране.

1. Зарождение Министерства культуры

Сегодня мы живем в очевидности, согласно которой Министерство культуры необходимо. Мы привыкли к факту существования этого министерства, и нам в голову не приходит сомневаться в государственной опеке над культурой. Когда сокращают субсидии, когда снижают расходы на культуру, нас это возмущает, мы говорим, что необходимо продолжать это финансирование. Но в тот период, в 1953 году, необходимость централизованного управления культурой была далеко не столь несомненной. И не только в нашей стране, но и вообще в мире. Мы понимаем изумительность этого события только тогда, когда задаемся довольно наивным вопросом: «Что, собственно говоря, является культурой?».
И здесь мы находимся в довольно сложной ситуации, испытываем массу затруднений, поскольку сталкиваемся с различными, часто противоположными определениями этого концепта. Мы видим, что культура — это не сфера реальности, а скорее поле проблематизации, на котором раньше велись дебаты о том, что такое прогресс, что такое человек, что такое искусство. Мы не находим каких-то четких определений этой сферы. Тем не менее вдруг какой-то государственный организм или какая-то партия решает управлять этой сферой неопределенности и теней. Что же видели перед собой сначала большевики, а потом и партийная номенклатура, когда произносили слово «культура»? Чем они хотели управлять? Это чрезвычайно интересный вопрос, который нас выводит к началу становления советской государственности. Оговорюсь, что в данном случае нас интересует не представление о культуре у художников, музыкантов и прочих профессионалов от искусства, а представление партийных кадров и государственных управленцев.

2. Большевистское понимание понятия «культура»

Правительственная рациональность большевиков

В нашей стране существует уникальный корпус документов — материалы съездов партии. Съезды происходили регулярно, и именно там обговаривались и проблематизировались вопросы управления и руководства страной. Именно там, видимо, и стоит искать дискурсивные следы постановки вопроса о культуре.
Анализ этих текстов показывает, что до 1919 года большевики употребляли слово «культура» в качестве синонима таких слов, как «пропаганда», «агитация», «просвещение», и это не имело никакого доктринального статуса в их партийном сленге. Но именно в 1919 году, на VIII съезде, происходит радикальный поворот. И я связываю его с речью Ленина, которая была произнесена на том съезде. Ленин в очень странном для нас сегодня контексте употребляет слово «культура». Он говорит о мотивации рабочих к труду и противопоставляет «культурную» и «бюрократическую». Он говорит, что «бюрократическая» мотивация — это работа из-под палки, принуждение к труду. С другой стороны, «культурная» мотивация свойственна так называемым буржуазным классам: инженерам, техникам и прочим, для которых важны цели общего блага. И задачу, которую он ставит перед партией, он формулирует следующим образом: «Нужно сделать так, чтобы культурная мотивация стала главной мотивацией, в том числе и для наших рабочих».

3. Преодоление права в пользу культуры

Важный нюанс состоит в том, что в ленинском рассуждении провозглашается оппозиция между законом и правом с одной стороны и культурой с другой.
Ленин говорит, что в будущем государство, естественно, будет упразднено. Но каким образом будет осуществляться это упразднение или отмирание? Оно будет происходить благодаря непрерывному и постепенному повышению культурного уровня рабочих, культурного уровня населения. При этом Ленин не просто подчиняет право культуре, но следует в целом антиправовому пафосу «Манифеста коммунистической партии», когда утверждает, что поголовному вовлечению масс в управление препятствует буржуазный закон. «Манифест» толковал право как «возведенную в закон волю правящего класса». В ленинском проекте культура — это преодоление права и закона, и захват власти пролетариатом устраняет право как препятствие и открывает путь развитию культуры. «Мы должны отбросить право, — говорит Ленин, — и вместо него нормой нашего строительства общества будущего должна стать культура».

4. «Культурничество» как новая идеология

В одной из канонических работ Ленина, в статье «О кооперации» (1923), содержится важная мысль: большевики решили главную политическую задачу — они завоевали власть. И теперь, в период строительства коммунизма и социализма, неизбежно изменяется точка зрения на социализм. Раньше она была «политической», а теперь она становится «культурной». Именно теперь советское правительство должно приступить к культурной работе, или «культурничеству», как говорит Ленин.
Если задуматься, то такая фраза звучит довольно загадочно. Однако чтение стенограмм последующих съездов ее более или менее проясняет. Здесь следует выделить несколько моментов: действительно, власть была завоевана и нужно было переходить к задачам другого рода. Для того чтобы управлять обществом, нужно было создать оптику более сложную, чем классовая, понимающая общество через призму простой оппозиции угнетателей и угнетенных. А культура помогала сконструировать новую более сложную правительственную оптику большевикам.

5. Преодоление классовых разрывов

Как правило, когда на съезде говорили о культуре, речь заходила о разного рода культурных разрывах. В первую очередь, это, конечно, классовые разрывы. Затем национальные, конфессиональные, гендерные, поколенческие — роль молодежи, стариков. Когда говорили о культуре, говорили также и об отрыве умственного труда от физического. Как представляли себе культуру будущего большевики? Они представляли ее таким образом, что культуры более низкого уровня, например «отсталые» классы и народы, «дремучие, находящиеся под влиянием попов» женщины, поднимутся до более высокого уровня, до того самого культурного максимума. О чрезвычайной отсталости женщины, кстати, говорили довольно часто. О молодежи также говорили в причудливой логике: ее воспитанием занимаются эти самые женщины, а потому молодежь следует отсечь от влияния женщин. Похожим образом формулировали для себя задачи большевики в первые годы советской власти.
И надо сказать, что оптика, действительно, создалась довольно сложная. Теперь мы видим общество не только с точки зрения классовой структуры. Если мы продумываем политику в какой-нибудь национальной республике, мы начинаем описывать более сложный социально ландшафт. Например, мы начинаем говорить о феодальных пережитках, о том, насколько архаичен быт и повседневные привычки, об угнетенном положении женщин и проблемах молодежи, о том, как привлечь эту молодежь на сторону советской власти. Иначе говоря, мы начинаем наблюдать более сложную социальную реальность. В условиях гражданской войны и оптика была попроще, и задачи — вот наш классовый враг, которого нужно уничтожать. Но даже гражданская война требовала более сложных подходов. Большевики столкнулись, например, с Кронштадтским мятежом матросов и рабочих, и для них было неожиданностью, когда рабочий класс вдруг выступил против власти, которая должна была быть призвана защищать их интересы.

6. Культурную политику производит партия

Изобретение культурной политики

На X съезде в 1921 году возникает очень интересная дискуссия о культуре и идеологии. А именно о том, как приспособить культуру и пропаганду к работе с разными социальными группами, используя разные государственные и партийные аппараты. Дебаты о культуре дали повод поднять вопрос о том, как разграничить, как развести функции партии и государства. Евгений Преображенский, талантливый государственный и партийный деятель, формулирует один из важнейших критериев того, какой должна быть культурная политика. За производство культурных смыслов и за организационную работу, безусловно, должна отвечать партия. Однако в том случае, если эта работа может быть «механизирована», превращена в «массовое производство», тогда ее следует делегировать государственному организму. В этом четко сформулированном Преображенским принципе разделения партии и государства, помимо прочего, содержится также указание на то, как большевики понимали массовую культуру — как механизированное производство культуры, приспособленной к задаче «повышения культурного уровня масс». Преображенский формулирует также важный критерий оценки эффективности культурного производства: чем больше мы передаем как партия полномочия государственным органам, тем больше мы можем говорить о том, что это государство коммунизируется, становится коммунистическим.

7. Изменение концепта «культура» на XX съезде

Следующая очень интересная фаза, предваряющая учреждение Министерства культуры СССР, — XX съезд, уже послесталинский. В речах и выступлениях делегатов наблюдается своего рода дискурсивный сдвиг. В отчетном докладе съезду Н. Хрущев выступает с резкой критикой идеологической и пропагандистской работы партии. Слова «идеология» и «пропаганда» употребляются исключительно в негативных контекстах. Он наделяет идеологию и пропаганду такими эпитетами, как «аллилуйщин», «талмудизм», «начетничество» и так далее. Напротив, слово «культура» имеет крайне положительные коннотации, всегда в позитивных контекстах.
В этом едва заметном сдвиге, до сих пор не привлекавшем внимания, примечательны два обстоятельства. Обстоятельство первое — столь резкое разделение идеологии и культуры позволило выделить культуру в особый комплекс проблем, отличных от идеологических. Синонимия культуры с пропагандой и агитацией, характерная для первой генерации партийных кадров (1920-е и 1930-е годы), оказывается преодоленной. Это дискурсивное событие не только радикально меняло представления партийной номенклатуры на культуру и пропаганду, но облегчало безболезненное аппаратное размежевание. С одной стороны, оно закрепляло политико-идеологические функции за партией, с другой стороны, «механизацию» или «огосударствление» функций «массового производства» — за специально создаваемым Министерством культуры СССР.